Саму Антонину Пирожкову не тронули — дали построить много станций московского метро и кавказских курортов… А ее семейное счастье длилось лишь семь лет, 15 лет она каждый день ждала Бабеля из ГУЛАГа, не подозревая, что он расстрелян. И всю оставшуюся долгую жизнь, Пирожкова прожила 101 год, она посвятила памяти о муже.
Истории
Автор Клубер На чтение 7 мин. Просмотров 2.8k. Опубликовано 01.09.2021
Последняя великая вдова — так Антонину Пирожкову называли в прессе. Она прожила с Исааком Бабелем лишь семь лет, 15 лет каждый день ждала репрессированного мужа из ГУЛАГа, не подозревая, что он расстрелян. И всю оставшуюся долгую жизнь, она прожила 101 год, посвятила памяти о нем.
«Буду думать, что ты уезжаешь в Одессу», — сказала она идущему на расстрел мужу, Исааку Бабелю. Её саму не тронули — дали построить много станций московского метро и кавказских курортов. Позже Антонина Пирожкова уехала во Флориду — писать о муже правду.
В одну из первых встреч в 1932 году Исаак Бабель повел ее пить водку. «Если женщина — инженер, да еще строитель, — пытался он меня уверить, — она должна уметь пить водку. Пришлось выпить и не поморщиться, чтобы не уронить звания инженера-строителя», — вспоминала Антонина Пирожкова.
Спустя два года после той встречи они стали жить гражданским браком. Пирожковой было 25 лет, Бабелю 40. Контраст между ними был разителен. За спиной у писателя уже было два брака и двое детей, в то время как у Антонины — только юношеские увлечения. Она была, по воспоминаниям Ходасевич, «необычайно женственной, но не лишенной властности и энергии»: могла посмотреть на Бабеля так строго, что тот смущался и замолкал на полуслове. Сам он, как вы помните, невысокий, с проплешинами, в неизменных круглых интеллигентских очках. Великий писатель, да, но к середине 30-х, когда началась их семейная жизнь, уже написавший свое главное — «Конармию» и «Одесские рассказы», уже разочаровавшийся в советской власти, потрясенный ужасами репрессий и коллективизации.
За перо Бабель брался все реже и реже, да и то по большей части, чтобы заняться переводами. Он уходил в тень, сидел смаковал язык своего детства, переводя с идиша на русский рассказы Шолом-Алейхема. Есть сведения, что еще в 1936 году Антонина интересовалась, могут ли его арестовать. Бабель уже тогда допускал такую возможность: совсем недавно умер его главный покровитель и заступник — Максим Горький. «При его жизни мой арест был невозможен, — якобы ответил тот своей молодой жене. — А сейчас все возможно, хотя и все еще затруднительно».
Историки спорят, что послужило причиной ареста Исаака Бабеля в мае 1939 года. Вероятнее всего, причин было несколько. Во-первых, тесные отношения с наркомом внутренних дел Николаем Ежовым — того сместили с поста в ноябре 1938 года и повязали за месяц до ареста Бабеля. Преемник Ежова Лаврентий Берия принялся активно «вычищать» списки друзей и коллег своего предшественника.
Во-вторых, довольно резкие высказывания Бабеля в кругу друзей. Известно, что Ежову поступали доносы на писателя, но тот не давал им ходу. Автором одного из доносов был, например, чекист Борис Берман, сам расстрелянный в 1939 году. Он передавал, в частности, подробности встречи Бабеля с режиссером Сергеем Эйзенштейном: «Бабель говорил: «Вы не представляете себе и не даете себе отчета, какого масштаба люди погибли и какое это имеет значение для истории. Это страшное дело. Мы с вами, конечно, ничего не знаем, шла и идет борьба с «хозяином» из-за личных отношений ряда людей к нему. Мне очень жаль расстрелянных потому, что это были настоящие люди».
Наконец, еще одной из причин ареста называют давнюю неприязнь к Бабелю военачальников Климента Ворошилова и Семена Буденного. Последний невзлюбил писателя после публикации цикла «Конармия»: в 1920 году Бабель как военный корреспондент прошел с Первой конной армией Буденного советско-польскую войну. В рассказах он развенчал романтический флер вокруг буденновских кавалеристов, который так усиленно культивировала советская пропаганда. Писатель изобразил их не только бойцами за идею, но и в том числе антисемитами и погромщиками. Позже его слова подтвердили сводки Еврейского общественного комитета, занимавшегося помощью пострадавшим. Согласно этим сводкам, путь буденновцев сквозь одну только Киевскую губернию осенью 1920 года повсюду сопровождался убийствами, насилием и грабежами в отношении евреев, а также криками «Бей жидов, спасай Россию!» — с ними кавалеристы заезжали в очередное село.
В сводках вступление бойцов Конармии в любое из еврейских местечек именуют не иначе как «нападением», упоминая, что в ряде случаев еврейское население пыталась защитить милиция — но и та отступала перед лихой конницей. После публикации «Конармии» Буденный назвал Бабеля «дегенератом от литературы». Ему через газету «Правда» апеллировал Горький: «Читатель внимательный, я не нахожу в книге Бабеля ничего «карикатурно-пасквильного», наоборот: его книга возбудила у меня к бойцам Конармии и любовь, и уважение, показав их действительно героями».
Антонина Пирожкова подробно документирует арест Бабеля в своей книге воспоминаний. 15 мая 1939 года в пять утра чекисты, их было четверо, заехали сначала в квартиру к писателю, не зная, что тот остался ночевать на даче в подмосковном Переделкино. С собой в Подмосковье они забрали и Антонину: ей сказали, что сам Бабель нужен только для того, чтобы помочь в розыске другого человека. Однако по приезде на дачу все стало понятно.
«Оттолкнув меня от двери, двое сразу же подошли к Бабелю. «Руки вверх!» — скомандовали они, потом ощупали его карманы и прошлись руками по всему телу — нет ли оружия. Бабель молчал. Нас заставили выйти в другую, мою комнату; там мы сели рядом и сидели, держа друг друга за руки. Говорить мы не могли», — вспоминала Пирожкова.
Исаака Бабеля обвинили в контрреволюционном заговоре, связях с троцкистами и шпионаже на французскую разведку. Его расстреляли 27 января 1940 года — Антонине Пирожковой удалось узнать об этом только спустя 14 лет. Все это время на ее запросы о судьбе мужа приходили стандартные отписки: жив, отбывает срок заключения, без права переписки.
Удивительно, но приговор знаменитому супругу не помешал ей самой сделать в Советском Союзе карьеру. Пирожкова продолжала трудиться в Метрострое, была среди разработчиков таких станций метро, как «Площадь Революции», «Маяковская», «Киевская», преподавала в Московском институте инженеров транспорта, а позже проектировала курортные зоны Кавказа. В одиночку воспитывала их общую с Бабелем дочь Лиду, родившуюся в 1937 году, а все свободное время посвящала сбору документов и воспоминаний о муже. Благодаря ей появились сборники статей и мемуары, стали известны детали частной жизни писателя, особенности его характера и даже привычки.
Она больше не вышла замуж: сначала потому что думала, что муж жив, а позже — уже взяв на себя роль «великой вдовы», как сегодня нередко называют Пирожкову филологи. В 90-е годы она вслед за дочерью эмигрировала в Соединенные Штаты, издала еще одну книгу воспоминаний и умерла в собственном доме в городе Сарасота, штат Флорида, в возрасте 101 года.
В своих мемуарах она часто возвращалась к моменту их прощания утром 15 мая 1939 года.
«Уже когда подъезжали к Москве, я сказала Бабелю:
Буду Вас ждать, буду считать, что Вы уехали в Одессу. Только не будет писем.
Он ответил:
— Я Вас очень прошу, чтобы девочка не была жалкой.
— Но я не знаю, как сложится моя судьба…
И тогда сидевший рядом с Бабелем сказал:
— К Вам у нас никаких претензий нет.
Мы доехали до Лубянки и въехали в ворота. Машина остановилась перед закрытой массивной дверью, охранявшейся двумя часовыми. Бабель крепко меня поцеловал, проговорил:
— Когда-то увидимся… — и, выйдя из машины, не оглянувшись, вошел в эту дверь».